Дольмен - Страница 90

— Вы имеете в виду Пьеррика?

Нервы Керсена-младшего были на пределе, казалось, он вот-вот заплачет. Потом он взял себя в руки, и его агрессивность удвоилась.

— С вашими методами выкручивания рук поневоле признаешь что угодно! Жалкий дебил Пьеррик и элементарных-то вещей не может сообразить, только идиот может приписать ему действия этого маньяка. Что касается Гвен, я действительно ей угрожал, это правда! Я ее всегда терпеть не мог, а тут еще узнал, что она — моя сводная сестра, а ее сын обрюхатил мою дочь! Есть от чего свихнуться, что ж тут удивительного, что я слегка ей наподдал?

— Итак, вы «свихнулись», назначили Гвен свидание на пляже и там ее убили…

— Нет, нет и еще раз нет! На свидание она не пришла, я же вам ясно сказал.

— Признайтесь, ведь подозрительно, что ее тело обнаружено в месте, где у вас было назначено свидание?

— Невероятно! Вот тварь! Даже мертвая, она умудрилась мне насолить! А о моей безопасности вы подумали? На меня напали, оглушили ударом по голове, а вы на это плюете!

— У вас не осталось никаких следов, раны — нет, как вы это объясните?

Керсен-младший вдруг понял, что влип, и потерял остатки самообладания. Он завопил:

— Да не знаю я! Ничего я не понимаю в этой чертовщине! И потом, это ваше дело — разобраться! Вы ведь полицейские, вот и делайте свою работу! Или ждете, чтобы в Ландах всех поубивали и остался только один преступник, которого наконец-то вам удастся вычислить?!

Крики супруга встревожили Армель, несколько часов ожидавшую его на стуле в приемной. Несмотря на кажущееся спокойствие, сноха Артюса нервно покусывала губы и счищала лак с ногтей, выдавая свое состояние. Она достала мобильный телефон и набрала номер подруги — Карлин Дантек, жены прокурора.

Это возымело действие. Не прошло и несколько минут, как Ферсену позвонили и он скрепя сердце был вынужден отпустить Керсена-младшего.

— Ваши связи не всегда будут вас выручать, и если вы последний из береговых разбойников, то очень скоро кровь Керсенов может пролиться на следующем менгире, — недобро напутствовал его Люка.

Армель завладела мужем и, еще раз подтвердив полицейским его алиби, увела хотя и энергично, но не без большой сложности своего дылду супруга, после многочасового допроса напоминавшего мокрую курицу.

— Без вмешательства прокурора мы бы выбили из него признание, он уже был близок…

Но Мари не слушала Ферсена. Тоже без сил, она смотрела вслед удалявшейся парочке. Перед тем как исчезнуть в семейном лимузине, он взглянул в окно, откуда Мари за ним наблюдала. Это был взгляд затравленного зверя, полыхавший ненавистью.

Она вновь подумала, насколько сильно переменились все, кого она знала в Ландах, точно она была злой феей, способной открывать тайные темные стороны каждого.

Когда рука Ферсена погрузилась в ее волосы, Мари вздрогнула. Отстранившись, она с усилием улыбнулась ему, взяла куртку и направилась к двери.

— До завтра…

Люка кивнул, с трудом подавив разочарование, но он уважал желание Мари побыть одной, понимал, что она очень устала и морально, и физически. Для него речь шла лишь о трудном расследовании, а у нее вся жизнь разбивалась вдребезги.

Оказавшись в четырех стенах своего номера, он еще пронзительнее ощутил ее отсутствие, и ледяной душ ему не помог. Обнаженный, с обернутым вокруг талии полотенцем, он принялся нервно выворачивать карманы в надежде найти хотя бы единственную сигарету или даже окурок.

В дверь постучали. Не успел он ответить, как в комнату вошла Мари, босиком, одетая лишь в белую длинную тенниску.

— Мне так тебя не хватает…

Он не помнил, как они оказались в объятиях друг друга. Чувство, которое они испытали, было настолько сильным, что мыслей в голове не осталось и тела решили все. Подчиняясь их воле, они переплелись и дали унести себя на волнах наслаждения, не чувствуя ничего, кроме трепета, любимых запахов и счастья взаимного обладания. С вершины пережитого экстаза они вместе соскользнули в сон.

Мари, что с ней случалось редко, полностью потеряла контроль над своими действиями, дала волю своим желаниям, чувствуя себя одновременно могущественной и покоренной, преображенной и успокоенной, словно она была новичком в любви.

Ее «бессознательное» настолько полно высвободилось, что когда возник ее страшный кошмар, он развернулся с еще большим размахом, чем прежде. Чудовищная свистопляска, где перемешалось все: кровь, пена, тени, световые пятна, вой, хрипы, — вновь завладела ею со все возрастающей интенсивностью до своей высшей точки — видения в образе огромного глаза, неподвижного и сверкающего, который взорвался в ее голове.

Она закричала.

Люка с трудом растолкал ее, чтобы она поскорее очнулась.

— Снова кошмарный сон? Ну-ка расскажи мне о нем!

Неспособная отвечать, Мари встала и прошла в ванную, чтобы плеснуть на лицо воды и постепенно обрести ясность в мыслях. Хорошо знакомым ему жестом она собрала волосы и завязала их в узел.

— Трудно… все так запутано, но… каждый раз, перед самым пробуждением, у меня возникает чувство, что я вот-вот все пойму, что я уже знаю… как это лучше сказать?… знаю физически. Будто тело мое уже переживало подобное.

На ее лице появилось выражение: дескать, речь идет об иррациональном. Но Люка не отставал:

— Когда это все началось?

— Я была еще совсем маленькой. Мать отвела меня к врачу, и тот поставил диагноз: ночные кошмары — распространенное явление у детей. К восьми-девяти годам все прошло, а потом вдруг возобновилось, с еще большей силой, начиная с ночи, когда был убит Жильдас.